Название: Секунды жизни
Автор:  walker.hitomi
Фендом: D. Gray-man.
Бета:  walker.hitomi
Пейринг: Юллен (намеком)
Жанр: ангст, жестокий и беспощадный
Персонажи: Аллен, Канда и медсестры рядом бегают
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все права на аниме и мангу принадлежат Хошино Катсуре.
Статус: закончен
Размещение: с разрешения автора и обязательно с шапкой!
Саммари: очередное задание заканчивается не самым лучшим образом.
Предупреждение: ООС, вероятно; небольшое отступление от канона относительно регенерации Канды.
От автора: пара словписалось спонтанно в момент накатившей депрессии. По поводу этой работы могу сказать только одно: читать ее надо осторожно. Изначально вообще нигде не хотел выкладывать, но потом один человек меня уговорил. Так что простите за испорченные нервы.
P.S. Это не десфик, потому что до такой крайности доходить как-то не захотелось. Финал просто открытый. Будем считать, что все остались живы.

читать дальше


Аллен сидел на низком табурете, согнувшись почти что пополам от сильной боли в раненном боку. Ему предлагали помощь, говорили что-то о том, что ему необходим постельный режим и едва ли не операция, потому что рана даже не думает затягиваться, а, совсем наоборот, словно только и ждет случая, чтобы снова открыться от любого неосторожного движения. Но Уолкеру на это было банально наплевать. Он просто позволял перевязывать себя, меняя пропитавшиеся бурой кровью бинты на свежие, постиранные, идеально-белые. В такие моменты рядом сновали медсестры, причитая и ругаясь, но не в силах стащить мальчишку со злополучного табурета. Он не вставал с него уже третьи сутки, каким-то чудом обходясь без еды, одной только водой, да и ту приходилось вливать в него едва ли не силой. Кто-то настойчиво твердил над ухом, что нельзя забывать о себе, что нужно лечь отдохнуть, что-то поесть, и еще много всякой ерунды.
Но они просто не понимали. Никто не мог понять, что все эти мелочи: сон, еда, боль — такие незначительные именно сейчас. Потому что на кровати перед ним лежит Канда. Такой же белый, как простыни, на которых бездвижно покоилось худощавое тело. Он еще не был мертв, но и жизнь его была эфемерна. Она уходила с каждой секундой, с каждым вырванным из липких лап смерти вздохом. На вымученном выдохе Аллен каждый раз задерживал собственное дыхание, неосознанно, где-то на уровне подсознания надеясь, что это хоть как-то поможет Юу. Словно тот воздух, что замирал испуганной птицей в легких мальчишки, каким-то немыслимым образом попадет к Канде и поможет ему выкарабкаться.
Страшнее всего — ночи. Тишина, незаметная, ледяная, призрачным пауком оплетала Уолкера своими нитями, не позволяя двинуться или даже лишний раз моргнуть. И паутина связывала в тугой ком не столько тело, сколько саму душу, заставляя ее холодеть от бессильного страха, когда небольшой аппарат, отсчитывающий секунды жизни его напарника, замолкал. Всего на миг, но и он казался вечностью. И только услышав очередной короткий писк, Аллен чувствовал мимолетное облегчение, но потом вновь замирал, боясь, что не услышит следующего и придется внимать этой мертвой тишине, длинною в вечность и ценою в жизнь. Такие ночи, в полном одиночестве, наедине с собственным беспокойством и всеобъемлющим чувством вины, — страшнее всего для Уолкера. Он был уверен, что эти дни, эти часы безмолвного ожидания, складывающиеся в сутки, будут долго преследовать его в кошмарах, заставляя просыпаться в холодном поту и сжиматься в комочек, стараясь стать как можно меньше. Он не знал, откуда в нем эта уверенность, но она просто была. И юный экзорцист столь же просто позволял ей быть.
Собственная рана беспощадно ныла, порой сводимая болезненными судорогами, заставляющими сгибаться в несколько раз, едва ли не касаясь лбом пола, и раскрывать рот в беззвучном полубезумном крике, не позволяя себе — ни в коем случае! — произнести хотя бы звук. Потому что слишком страшно было нарушать эту вязкую тишину, которая нещадно топила в себе осколки надежд и обрывки несказанных слов. Аллен чувствовал, что долго так, в любом случае, не протянет. Без еды и надлежащего ухода состояние его никак не собиралось улучшаться, упрямствуя, как и сам Уолкер, порой возвращая его из мира мыслей в жестокую реальность.
Холодная, безразличная луна заглядывала в узкую окно-бойницу, словно только для того, чтобы убедиться, что настырный мальчишка все еще несет свой бессмысленный пост. Сам Аллен прекрасно понимал, что от его пребывания рядом ничего не изменится, но просто не мог позволить себе уйти. Не мог позволить себе эту слабость, потому что здесь, рядом, лежал тот самый человек, который спас его жизнь в черт знает какой раз. Он всегда держался до последнего, сражаясь отчаянно и дерзко, каждый раз бросая вызов судьбе и самой смерти, которая уже неоднократно пыталась забрать его с собой туда, в бесконечную темноту. Но это же Канда. Он всегда выбирался из ее цепких объятий, лишь надменно вздергивая подбородок и презрительно фыркая в своей излюбленной манере.
Миллионы и еще тысячи раз Уолкер хотел заговорить с ним. Ведь случайная болтовня незнакомых людей заставляла верить, что человек, находясь в коме, все равно все слышит. Он, как заблудившийся в темном лесу маленький ребенок, который не знает, куда ему идти, и ему нужно лишь указать верное направление, чтобы не позволить заблудиться окончательно. Но Аллен боялся говорить, все еще помня те глупости, что слышал от Юу о собственном голосе. Из всего сказанного можно было безошибочно сложить одну фразу: я ненавижу абсолютно все, что связанно с тобой.
Детские губы были искусаны до незаживающих болячек. Они только успевали покрыться тоненькой пленочкой, как острые зубки тут же варварски разрывали ее в безумном желании удержать тишину. Уолкер боялся. Как бы он ни пытался скрыть это от самого себя, но, чувствуя металлический привкус вины на языке, он понимал, что страх никуда не делся. Вот он, совсем рядом, мягко и по-отечески нежно поглаживал седые волосы. Аллен почти физически ощущал его присутствие, от которого все сворачивалось внутри, словно не свое. Словно бы тонким жгутом кто-то враз перевязал все внутренности и теперь медленно тянул за самый кончик, чтобы те давили друг на друга, разрываясь от ненавистной близости. И с каждой секундой, с каждым тихим писком прибора в изголовье кровати больного, Аллен чувствовал, как внутри что-то обрывалось. Что-то, несомненно, важное, но такое незначительное сейчас. Именно сейчас, когда тонкие губы, сжатые в строгую линию, были так болезненно изогнуты. Что может быть важнее чужой жизни в этот момент, когда его ресницы дрожали так, словно собирались распахнуться, но так и оставались закрытыми, ожидая приговора времени, оглашаемого считающим мгновения аппаратом.
Ненависть к самому себе за неспособность быть осмотрительнее, внимательнее хотя бы самую малость. И бессильная ярость за неумение помочь хоть чем-то. За долгие часы по капле убивающего одиночества Уолкер понял только одну вещь. Но понял ее немыслимо четко и так ясно, словно она, выведенная кровью на белых бинтах, упала на черный пол под его ногами. Он ни за что не простит себя, если Канда умрет здесь. Умрет из-за него. Ведь именно на их последнем совместном задании Аллен отвлекся на маленькую девочку, на которую хотел напасть акума. Уолкер рванулся к ней, закрыв собой и даже не задумавшись о последствиях — собственная жизнь волновала его в последнюю очередь. И, если речь заходила о выборе, и на чаше весов стояла чья угодно другая, мальчишка даже не задумывался над решением. Уолкер даже не догадывался, что Юу может поступить так же. Удар попал точно в цель.
Новое утро заставило лишь вновь вернуть на лицо маску безразличия. Снова вокруг сновали медсестры, снова перевязки, причитания, стаканы с водой, подсунутые прямо под нос, а потом опять тишина. И невероятный страх не услышать следующий жалобный писк ненавистного прибора. Голова просто шла кругом, перед глазами уже плыли круги — столько времени без еды, особенно для Аллена, выходило за все рамки возможного. Но он все равно держался, на одном только природном упрямстве продолжая сидеть на старом табурете и напряженно вслушиваться в секундную тишину между сигналами аппарата. Но вот долго так продержаться все равно не удалось.
— Умоляю, вернись, Канда…
Еле слышный шепот в пустоту, и накрывшая с головой темнота. Победивший наконец страх, и хрупкий, раненый мальчишка в обмороке на неровном полу больничной палаты, неосторожно подцепивший ногой табурет и опрокинувший его вслед за собой с диким для окружающей тишины грохотом.
Лужа крови из-под бездвижного тела.
И безразличный свет луны, лениво обернувшейся на шум.